Письмо от 17 ноября 1931 года
с. Ивино
Мысли вслух
Как-то говорил я с одним молодым иеромонахом, моим товарищем по Народной Академии (не Моск. Дух. Академии, где я слушал лекции систематически, а Народной Духовн. Академии, учрежденной и возглавлявшейся прот. Боголюбским, где я иногда бывал), аскетической настроенности, очень серьезным и пользовавшимся уважением среди богомольцев. Говорил с ним о разных вещах и, между прочим, спросил о том, как он относится к революции. – «Никак», – отвечал он мне. «Революция прошла мимо меня. Я просто не думаю о ней, она меня не касается». Я не стал больше расспрашивать, но у меня горел в мозгу вопрос, – а верно ли это, можно ли так думать и так говорить. Ведь вот, например, он сам. Раньше он мог свободно служить, свободно проповедовать, и если он действительно отдал себя живому делу – проповеди и строительства церковного, то как же можно относиться безразлично к тому, что он теперь не может ни служить, ни проповедовать, и, вместо того, чтобы Слово Божие сеялось в сотнях сердец, – теперь к нему могут прийти два-три человека, и то – пока его не выслали совсем. Конечно, и меж двух и трех может быть Христос, но ведь не в этом задача, сказано: «что слышите на ухо, то проповедуйте на кровлях». Это одно. Кроме того, раз теперь существует определенная линия, линия, ведущая к уничтожению Церкви и веры вообще, то каждый верующий, а тем более – служитель Божий, должен как-то помочь другим, его духовным чадам, найти выход в создавшемся тупике. Не надо забывать, что каждый христианин, каждый верующий вручен своему духовнику, и он не смеет прийти на небо, не приведя своих чад. «Се аз и дети, яже мне даде Бог», - так должен сказать каждый пастырь, представ Престолу со всеми своими чадами. Если мы течем по своему руслу, если наша жизнь уже сложилась определенным образом и к нам создалось известное отношение, то все могут сказать, без исключения, наши духовные дети представляют из себя яблоко раздора, за которых борются – Церковь, с одной стороны, и мир – с другой стороны. Мне говорил Патриарх в ответ на мое приветствие: «Мир хочет сделать из вас своих единомышленников, а Церковь возлагает на вас свои надежды». И вот, пастырь должен взять на себя именно опеку детей, стоять за них горой и выносить все их тягости, не только духовные, но и земные, житейские. Лесков писал, что когда он воспитывался в корпусе, кажется, то однажды ему проговорился их воспитатель: «Я ведь, – сказал он, – никаких волнений до вас не допускал, я вас спиной своей выгораживал, а мне… эх, сколько мне переносить доставалось. Вы то и понятия о том не имели». Да, это можно назвать самоотверженным служением! Например, вот пишет одна духовная дочь своему батюшке в ссылку: «Что мне делать? Мама решительно не хочет пускать меня в школу учиться». Прямо говорю, это не мне. Школой он условились называть церковь. Вот вам. Случай из жизни. И таких – миллионы. Мы должны ясно себе представлять, в каком окружении сейчас живут все наши дорогие и близкие духовные дети. Они – не священники. Они живут в мире, и вот, отец необходимо должен знать, в каком положении, в каких условиях они живут, для того, чтобы дать им верный, уместный совет. Так вот, личное мое отношение к современности, к совершившейся революции таково: я ее принимаю. Принимаю стремление к дарованию трудящимся всех тех прав и преимуществ, которых он справедливо заслужил, принимаю стремление дать приблизительно одинаковые для всех условия жизни, всех заставить трудиться и уничтожить колоссальную разницу между миллионерами и нищими. Создавать новую, очень интересную и красивую культуру, и если бы я этого не признавал, то ни для себя, ни для своих близких я бы не допустил оставаться в этом мире. Нужно быть правдивым до конца. Раз уж ты живешь в родной стране, получаешь в ней документы, расписываешься, получаешь жалованье, хлеб, одним словом, раз ты связал себя с государством, то ты не имеешь права вредить ему и быть его врагом. Или же тогда бери пример с некоторых сектантов. Я знаю таких. Они ни денег не берут, ни на ж.-д. не ездят, не расписываются, а скрываются, «бегают», так бегунами и называются. Это уж убеждение и прямота действий. Мы этого не делаем. Значит, нужно все это принять. Совсем другое дело с безбожием. Тут я считаю, что люди просто заблудились. Ну, озлобились, что ли, или зарвались, или просто что-то нового хочется, ну вот и давай ломать. А что ломают-то? Ведь, в конце концов, и это очень серьезный вопрос, ведь Бога то они не уничтожают. Они ведь и сами во что-то верят, ведь и у них есть какие то надежды, и разрушают-то они только то, что для них кажется бельмом на глазу, что отдает царизмом, и чем, правда, торговать начали. Ну, так пожалеть их надо, иной раз просто промолчать, как молчишь, улыбаясь, глядя на расходившегося буяна. Связываться? Спорить? Конечно, нет. Итак, не нужно забывать, что в таком аду все время наши дети. Молиться за них, – да, но нужно и ясно себе представлять, что их окружает, и давать им ясные и точные ответы, и, думается мне, такой ответ, что я об этом не думаю, меня это не касается, – трудно даже сказать, как назвать такой ответ. Вспоминается фраза В.В. Розанова: «Есть ответы, которые дают люди, думающие за себя и от себя, и есть ответы, которые люди дают думая о других, болея их болезнями, а не о том, что их самих интересует, и что важно именно для этих, других». Часто мы, действительно, переносим свое собственное на наших детей. Я знаю, например, что одному иеромонаху, пришедшему к христианству уже на склоне лет, – нужны аскетические подвиги, затвор и молчание. И он того-же требует от других. Совершенно ясно, что лечение, пригодное для него, он рекомендует и для всех. Напротив, наиболее мудрые, опытные старцы и старицы радостью радуются за «птенчиков», «пчелах», юных друзей своих, которые придя из мира, без особых аскетических подвигов, приносят с собой чистую веселость, детскую радость, и, мало того, именно благодаря тому, что эта молодежь кипит в мирском котле, – она имеет возможность и материально поддерживать тех же иноков, и ведь они не отказываются от этой «лепты», в которую входит часто чуть не все их содержание, а послушай самих аскетов, да убеги из мира, – ну, и семья голодай, да и масла то в лампаду купить не на что будет, уже не говоря о просфоре и вине. Причем, конечно, я думаю, что меня понимают, когда я говорю о «мире», их которого нельзя и не надо уходить: о мире службы, семьи, государства, но конечно, нужно быть не от мира, и т.д., то есть того греховного, безбожного и вредного, что есть на земле. Затем, еще одно, очень важное обстоятельство. Мне не раз говорили: «Я бы с таким наслаждением ушел, или ушла в монастырь, но…». Вот это-то «но» очень простое: но – монастырей нет. И если нельзя уйти в монастырь, то нельзя давать и советов таких, которые уместны только в монастыре. Да, сделать из дома монастырь, в смысле уклада, распорядка времени, молитвы, чтения, даже богослужения, но требовать отказа от чтения литературы, от посещения лекций, концертов, даже от наблюдения уличных сцен, – это опасная шкала. Еще для пожилых, почтенных людей это подойдет, совсем не то с молодежью. У меня на глазах совершалась настоящая подлинная гибель молодой девушки, и только потому, что она воспитывалась по каким-то домостроевским порядкам, в глуши, взаперти, и чуть-чуть не спрашивала, на каком дереве французские булки растут. Не зная жизни, она вдруг была захвачена ее водоворотом, закружилась, и была вынесена измятой, избитой и уже – неживой. Нельзя забывать, что люди остаются людьми, и требовать от них «мертвести», как у преп. Серафима, нельзя, да и не дадут им этого, и жизнь загубленная, молодая жизнь ляжет ужасным гнетом на всех виновных в этом, – и на родителях, и – на… духовнике. А вот быть маяком, стоять в самом опасном месте, и освящать подводные скалы и указывать верный путь, да к тому же часто и самому служить прибежищем для всех усталых, изнемогших путников, – то, по моему, почетная и высокая обязанность, да прежде всего и святой наш долг. Быть честным до конца, заботиться не только о себе, а и о других, и не жить мечтами, а знать досконально, чем и как живет наше общество, и быть готовым по первому зову широко раскрыть свои двери и прижать к груди исстрадавшегося, – и постоянно – учить и учить, питать, наставлять, утешать, это, по-моему верный путь к тому, чтобы услышать Господень глас: «Добрый рабе, благий и верный! О мале был еси верен, – над многими тебя поставлю! Вниди в радость Господа твоего». А затем, если душа уж окрепла, если она приучилась к молите, то ей не только не страшны мирские соблазны, но, напротив, могут еще больше душу укрепить в святости. Разве вы не помните случай с одним из отшельников. Его спрашивают, кто тебя научил Иисусовой молитве? Демоны, – отвечает. Как так? А вот, когда я начинал молитву, демоны мне всячески мешали, нападали на меня, а еще больше усиливал молитву, вот так и научился. Есть такая способность в душе – на действие, несвойственное, чуждое ей, отвечать противодействием. И не бойтесь пускать верующего в жизнь. Только! – только следите за ней, ни на мгновение, не выпуская ее из глаз и готовый каждую минуту протянуть ей руку. И часто, быть может, одно отрицательное впечатление в тысячу раз лучше сохранит душе ее святость, чем долгие наставления. Один молодой человек мне рассказывал, что он в оперетке, сидел и… молился. Да так молился, как редко приходилось. Почему? Очень понятно. Душа инстинктивно самозащищается, протестует, и – молится. Это правда. Вот и сейчас, у меня, особенно сильно разгорелось желание вместе с моей Церковью, в молитве и подвигах подвизаться, и страдать, и любить, и ко Господу все пути свои направить, и правило свое с особенной любовью и усердием исполнил, и послание стал писать, – все это после шумного собрания, общественной работы, и ясно, потому что душа хочет в своей сфере сделать в миллионы раз больше, чем она видит в светском быту. Душа защищается, сопротивляется, и часто находит в себе новые силы после встречи, столкновения с миром сим. А «сыны века сего мудрее сынов царствия» сказал Господь и нам много ему нужно и можно учиться даже у тех, кто нас называет врагами своими. Но, конечно, пламенно молиться нам надо за еще неокрепших, юных птенцов, чтобы и они не упали под тяжестью земных скорбей и земных забот. Хотя, должен добавить, что у каждого свой путь, каждый создает свою школу, и дело наших духовных детей – прислушаться, где голос наш более чистый и разумный, который отвечает их настроенности, проверить его Словам Божиим и испытать на собственную веру и преданность Православию.
